Я опять скучаю, J.
В твое отсутствие здесь все течет. Пожалуй, для тебя эти расстояния между письмами только взмах ресниц. А у меня случаются вечности между буквами.
Тот, похожий на твои наркотики, весь вышел, вон, прочь из моей жизни, так давно по земным меркам, что не стоит и памяти. Теперь уже иной заставляет меня погибать между строк его отповедей.
Они уходят, мои письма остаются.
J, dear, я уже столь довольна своей жизнью, что смерть готовит нам встречу.
P.S. Только не ревнуй, если я опоздаю.
Люби меня, люби меня, люби меня, люби меня, люби меня, люби меня, люби меня, я буду тем, кем ты захочешь. Пользуйся мной. Переделывай меня. Я могу стать тоненькой с большими сиськами и густыми волосами. Разорви меня на части. Преврати во что угодно. Только люби.
Невидимки. Чак Паланик.

Чак Паланик. Удушье

Picture anybody growing up so stupid he didn't know that hope is just another phase you'll grow out of. Who thought you could make something, anything, that would last forever.

Точно так же, как в каждом городе, куда мальчика отправляли к приемным родителям, был католический собор, где проходили одни и те же воскресные мессы, там был и Интернет. Интернет привлекал больше. Все дело в том, что если бы Иисус смеялся на кресте, или плевал на макушки римлянам, или делал еще что-нибудь, кроме как молча страдать, Церковь - и все с нею связанное - нравилась бы мальчику больше. Гораздо больше.

Что пытка есть пытка, а унижение есть унижение, только если ты сам выбираешь, что будешь страдать.

Плакать - это нормально, если слезы ненастоящие.

Красота произведения искусства заключается не столько в самом произведении, сколько во вспомогательном оформлении.

Иногда эвфемизм открывает значительно больше, чем призван скрыть.
Ворона, под напряженным взглядом другой, вытаскивала из лужи чьи-то оторванные крылья со следами запекшейся крови там, где когда-то было их основание.
- ... Это довольно далеко от идеального социалистического государства; как бы это назвать: школа политической социологии маркиза де Сада?
Иэн Бэнкс. Шаги по стеклу.

Чак Паланик. Уцелевший

I'm yelling: I'm not going to stand here and listen to her complain. To stand here and try to fix her life is just a big waste of time. People don't want their lives fixed. Nobody wants their problems solved. Their dramas. Their distractions. Their stories resolved. Their messes cleaned up. Because what would they have left? Just the big scary unknown.


The truth is you can be orphaned again and again and again.
The truth is you will be.
And the secret is, this will hurt less and less each time until you can't feel a thing.
Trust me on this.


These days, people aren't going to fill stadiums to get preached at by somebody who isn't beautiful.


Around the one hundred and fifth floor, you can't believe you're the slave to this body, this big baby. You have to keep it fed and put it to bed and take it to the bathroom.
You can't believe we haven't invented something better. Something not so needy. Not so time-consuming.
You realize that people take drugs because it's the only real personal adventure left to them in their time-constrained, law-and-order, property-lined world.
It's only in drugs or death we'll see anything new, and death is just too controlling.
You realize that there's no point in doing anything if nobody's watching.
You wonder, if there had been a low turnout at the crucifixion, would they have rescheduled?
You realize the agent was right. You've never seen a crucifix with a Jesus who wasn't almost naked. You've never seen a fat Jesus. Or a Jesus with body hair. Every crucifix
you've ever seen, the Jesus could be shirtless and modeling designer jeans or men's cologne.
Life is every way the agent said. You realize that if no one's watching, you might as well stay home. Play with yourself. Watch broadcast television.